Медиаархив


РЕКОРД С ПОДТЕКСТОМ: Академик Дмитриевский считает, что нефтегазовый комплекс России работает на пределе своих возможностей...

13 авг 2013

...дальнейший рост может быть только за счет внедрения передовых технологий добычи

Этим летом российским нефтяникам удалось установить 25-летний рекорд суточной добычи нефти — 10,53 млн баррелей. Более высокий результат был зафиксирован в далеком 1988 году, когда среднесуточная добыча в РСФСР составила 11 млн баррелей. Ряд комментаторов поспешили представить рекордную цифру как доказательство укрепления мирового нефтяного лидерства России. Академик Анатолий Дмитриевский, возглавляющий Институт проблем нефти и газа РАН, не согласен с этим мнением. В интервью «Профилю» он объяснил, почему не стоит переоценивать рекордные значения и с какими проблемами российской нефтега7зовой отрасли предстоит столкнуться в ближайшие годы.

ПРОФИЛЬ: Анатолий Николаевич, недавно в России был зафиксирован рекорд по суточной добыче нефти. Как вы считаете, можно ли рассматривать это как свидетельство благополучия в нефтяной отрасли?

Дмитриевский: И да, и нет. Этот рекорд показывает, что, как только Россия начала более активно осваивать открытые еще в советское время месторождения, начался рост показателей. Однако эти рекорды не отражают общей ситуации в нефтегазовой отрасли. Рост стал возможным исключительно за счет двух месторождений — Ванкорского (на нем добыча была увеличена на 22%) и Верхнечонского (добыча выросла на 40%). В остальном у нас наблюдается стагнация. Мы со своими 10,5 млн баррелей работаем на пределе возможностей, в то время как, например, Саудовская Аравия способна при желании одномоментно увеличить свою добычу до 12—16 млн баррелей в сутки.

ПРОФИЛЬ: В чем причина стагнации?

Дмитриевский: Причина — в падении активных запасов и в изменении структуры запасов в целом. По нашим оценкам, объемы добычи легкой нефти к 2020—2022 году сократятся на 40—50 млн тонн. Завершается эпоха гигантских нефтяных и газовых месторождений — Самотлорского, Ромашкинского и других, — и мы вынуждены переходить к более мелким и трудным месторождениям, работать в неблагоприятных условиях и на большей глубине. Если раньше добыча велась на глубине 1,5—2 км, то сейчас на этом уровне месторождения практически исчерпаны. Приходится работать на глубине 4—5 км, на очереди — 6—7 км. Скажу вам больше — в 2009 году компания ВР открыла на шельфе Мексиканского залива месторождение на глубине 11,2 км! Так что работа усложняется, а вместе с тем растут и требования к применяемым технологиям. Нашей стране всегда везло, у нас были тысячи месторождений, из которых можно было выбирать самые хорошие, но теперь от этой практики придется отходить. Можно констатировать, что настала необходимость в разработке месторождений в сложных горно-геологических и природно-климатических условиях, а это Ямал, Восточная Сибирь и арктический шельф.

ПРОФИЛЬ: Выходит, что падение добычи в России неизбежно... Или все-таки возможно его предотвратить?

Дмитриевский: Возможно. Надо продлить жизнь старых и активизировать разработку новых месторождений. Но и то, и другое мы можем сделать только за счет новых научно-технических решений. Кроме того, надо обратить внимание и на небольшие месторождения с запасами 2—5 млн тонн. В 1990-е годы я был инициатором того, чтобы отдать малому бизнесу малые месторождения. Это был бы большой плюс не только с точки зрения роста добычи, но и с точки зрения развития регионов.

ПРОФИЛЬ: А способен малый бизнес вытянуть такую нагрузку? Ведь для этого необходим значительный первоначальный капитал, не говоря уже об административной поддержке.

Дмитриевский: Прецеденты есть. Такие предприятия создавались, например, в Татарстане, и они успешно работают. Все зависит от того, какие условия созданы региональными властями, да и государством в целом для малого бизнеса.

ПРОФИЛЬ: Однако есть ощущение, что развитие идет в прямо противоположном направлении: ставка делается не на малые частные, а на крупные государственные компании. Взять хотя бы историю с освоением шельфа: к этому делу частный капитал не допустили. Почему?

Дмитриевский: Здесь речь идет о месторождениях совершенно иного порядка. Недавно премьер Медведев заявил, что страна недополучает десятки миллионов тонн нефти из-за того, что недропользователями не выполняются лицензионные соглашения, и очень часто лицензии, которые получают компании, приходится отбирать. Представьте, что будет, если выпустить на шельф всех! Лицензии разберут, чтобы потом перепродать по большей цене. Для страны это может вызвать задержку освоения месторождений. Поэтому решение принято правильное.

ПРОФИЛЬ: Возможно, это так, если говорить о небольших компаниях без опыта. Но вот, например, в «ЛУКОЙЛе» объясняли желание выйти на арктический шельф как раз наличием опыта работы на нем.

Дмитриевский: Действительно, у «ЛУКОЙЛа» хорошие результаты работы на шельфе Балтийского и Каспийского морей. За открытие нефтяных месторождений имени Филановского и Корчагина сотрудники этой компании даже были отмечены премией правительства Российской Федерации. Думаю, что совместная работа с норвежскими компаниями, которые обладают самыми передовыми технологиями работы на шельфе северных морей, будет способствовать овладению специалистами «ЛУКОЙЛа» уникальными арктическими технологиями, и этот опыт будет необходим для освоения нефтегазовых ресурсов арктических морей России.

ПРОФИЛЬ: И тем не менее в последнее время государство, которое далеко не всегда показывает себя эффективным собственником, значительно усилило свое присутствие в нефтегазовом секторе. Один из последних примеров — покупка государственной «Роснефтью» ТНК-ВР. Что вы думаете по этому поводу?

Дмитриевский: Если говорить об эффективности, то тут мне вспоминается один случай. Речь шла о реконструкции Самотлорского месторождения, технологическая схема разработки которого была серьезно нарушена в 1990-е годы. Из 19 тыс. скважин 40% простаивало. Было изучено множество вариантов решения проблемы. Наиболее эффективный мы предложили одному из вице-президентов компании ТНК-ВР, владевшей месторождением. На наше предложение последовал незамедлительный отказ. Почему? Да потому, что в случае согласия пришлось бы отказаться от технологии Bright Water британского акционера ВР. Прошло несколько лет. Компания ТНК-ВР куплена «Роснефтью». И сейчас мы с ней подготовили инновационный проект, который позволит резко повысить эффективность добычи на обводненных месторождениях. Выходит, что государственная «Роснефть», в отличие от частной ТНК-ВР, проявляет большую готовность к инновациям.

ПРОФИЛЬ: Удивительно, но в других странах именно частный сектор чаще показывает готовность к технологическим прорывам. Взять, например, США, где резко выросла добыча сланцевых нефти и газа. Кстати, как вам кажется, насколько серьезно угрожает России сланцевый бум?

Дмитриевский: Естественно, покупатели ищут, где им выгоднее покупать. Это рынок, и за последние 5—7 лет он сильно изменился. Действительно, во многом это связано со сланцами. В 2009 году благодаря им добыча газа в США выросла до 81 млрд куб. м, а в 2012 году было добыто уже 250 млрд куб. м. Все это, конечно, повлияло на ситуацию в Европе. Те танкеры, которые из Катара шли в Америку, в 2010 году развернулись в сторону Европы. В итоге Катар за 2010 год увеличил поставки газа в Европу на 66%, а Россия снизила на 15%. Таков, повторюсь, закон рынка. Паники здесь быть не должно — от трубопроводного газа никто отказываться не собирается, к тому же добыча сланцевого газа сопряжена с многими рисками, в том числе экологического свойства. Что касается сланцевой нефти, то здесь главным месторождением США является Eagle Ford. Там отдельные скважины дают в сутки 3 тыс. тонн нефти, что считается самым крупным достижением американской нефтяной промышленности. Но вот что интересно — сами американцы считают, что Россия имеет сланцевое преимущество перед ними. Недавно в Москву приезжал глава компании Cambridge Energy Research Associates (CERA — одно из крупнейших в мире агентств в сфере энергетического консалтинга. — «Профиль») Дэниел Ергин и провел круглый стол под названием «Россия во главе новой сланцевой революции». Показательно?

ПРОФИЛЬ: Как же это понимать?

Дмитриевский: Дело в ресурсах. Недавно Американское энергетическое агентство обнародовало свои данные по этому показателю. Согласно им, по ресурсам сланцевой нефти Россия занимает первое место в мире (75 млрд баррелей), а США — второе (50 млрд баррелей). Основной кладезь нетрадиционной нефти для России — это, конечно же, Баженовская свита, уникальное природное явление, занимающее по своей территории половину Западной Сибири. Если смотреть на проблему с точки зрения начала нефтепоисковых работ в регионах развития сланцевых резервуаров, то здесь мы превзошли американцев, так как изучение Баженовской свиты в нашей стране относится к 60-м годам прошлого века.

ПРОФИЛЬ: А по темпам добычи мы американцев сможем догнать?

Дмитриевский: Здесь нужно смотреть на потребности. Все будет зависеть от стоимости добычи в сравнении с другими ресурсами, которые у нас еще есть. Это будет в основном определять ситуацию. А вообще нетрадиционные ресурсы — это прежде всего современные технологии нефтедобычи, и в этом отношении нам предстоит большая работа.

ПРОФИЛЬ: Вернемся к экспорту российского газа. Не стоит ли России проявлять больше гибкости и пересматривать долгосрочные контракты с европейцами в условиях, когда у тех появляются более дешевые источники?

Дмитриевский: Здесь нелишне вспомнить, почему долгосрочные контракты появились. Когда Советский Союз начал поставлять газ в Европу, страны стремились к тому, чтобы в контракте отражалась справедливость газового рынка. Газ поставлялся в те годы только по трубопроводам, а значит, экспортер тратил деньги на разведку, разработку, добычу и транспортировку, что связано с гигантскими затратами. Построить газопровод в Европу просто «на всякий случай» было бы безумием. Поэтому и был такой договор — СССР тратит деньги и обеспечивает газом Европу, а Европа платит за газ в соответствии с контрактами на 20—25 лет. Это отражает разделение рисков покупателя и производителя. Формулу цены также долго искали, и итоговое предложение было не нашим, а европейским. А сейчас, когда появился СПГ и газовый рынок стал способен сам формировать цену, пошли разговоры о снятии привязки к нефти. И на что теперь обижаться? Сами заключили долгосрочный контракт, сами привязали его к ценам на нефть.

ПРОФИЛЬ: Но если не идти на уступки, европейцы будут все активнее переориентироваться на других поставщиков, и тогда крупные газпромовские инфраструктурные проекты рискуют остаться недозагруженными. Признаете ли вы такой риск, и если да, то зачем в таком случае сооружаются новые трубопроводы в Европу?

Дмитриевский: Тут также важно помнить последовательность событий. Самая крупная в мире экспортная газовая магистраль из России в Европу проходит через Украину. Она имеет мощность 125 млрд куб. м, а в случае реконструкции — 140—145 млрд куб. м газа в год. Однако, когда начались проблемы с транзитом газа через Украину, стало ясно, что надо думать о диверсификации. «Газпром» начал строить газопровод Ямал—Европа через Белоруссию и Польшу. Возникли новые транзитные сложности — сначала с Польшей, потом с Белоруссией. Поэтому вместо запланированных двух построили только одну нитку мощностью 25 млрд куб. м в год. Чтобы обезопасить себя от стран-транзитеров, по дну Черного и Балтийского морей прокладываются сначала «Голубой поток» (это 16 млрд куб. м в год), а затем и «Северный поток» (55 млрд куб. м в год). Как видите, в общей сложности 145 млрд куб. м не набирается, а потребности Европы в газе растут. Поэтому задуманы третья и четвертая нитки «Северного потока», а также Ямал—Европа-2. Не менее важно, как удастся решить вопрос с «Южным потоком» (его планируемая мощность — 63 млрд куб. м), получится ли все согласовать. Ничего лишнего построено не будет.

ПРОФИЛЬ: Недавно вы заявили, что с начала 2000-х нефтяники и газовики принесли в российскую казну $2,3 трлн, однако они не пошли на развитие отрасли. При этом вы сообщили, что у ученых РАН есть свой план инновационного развития экономики страны. Что это за план?

Дмитриевский: Небольшая корректировка: упомянутые средства были использованы достаточно эффективно, но лишь с точки зрения решения социальных задач, поддержания экономики России в кризисный период. На развитие инновационных проектов, которые позволили бы увеличить объемы добычи трудноизвлекаемой нефти, они действительно не пошли в тех объемах, которые были необходимы для поддержания отрасли. Что касается наших предложений, то ученые Академии наук подготовили программу, которую мы называем «Ресурсно-инновационный импульс развития экономики России». У нашей страны есть несколько сценариев развития. Один из них — сегодняшний, экспортно-сырьевой, тупиковый. Другой — чисто инновационный, но он требует значительных финансовых ресурсов, которые может обеспечить, очевидно, только нефтегазовый комплекс. А это возможно, если инновационные процессы в «нефтянке» будут идти с опережением. Самым же быстрым и эффективным будет именно ресурсно-инновационный вариант, поскольку нефтегазовый комплекс готов к развитию инновационных проектов.


ДОСЬЕ
Анатолий Дмитриевский родился в 1937 году в Москве. В 1961 году окончил геологоразведочный факультет Московского института нефтехимической и газовой промышленности им. И.М. Губкина по специальности «Геология и разведка нефтяных и газовых месторождений». В 1966 году защитил кандидатскую, а в 1980-м — докторскую диссертации. В 1987-м стал одним из создателей Института проблем нефти и газа Российской академии наук и Минобразования РФ. С 1993 года является членом экспертного совета при правительстве РФ, возглавляет работу по анализу и экспертизе всех крупнейших проектов по освоению нефтегазовых ресурсов различных регионов нашей страны. Является автором и соавтором около 700 научных работ, 27 открытий, изобретений и патентов.


ИСТОЧНИК: Профиль